Расцвет и отцветание 19 века происходило одновременно, как бурное развитие в различных сферах человечества и отвержение прошлых достижений. XIX век был рогом изобилия, наполненный вкусными вещами. Насыщенный конец девятнадцатого столетия поражал новыми явлениями и тенденциями в искусстве, породил много известных и легендарных творческих личностей, которые впоследствии стали знаменитыми классиками мирового искусства.
Многие художники ставили перед собой вопрос: «Что можно ещё сделать с цветом и красками, светом и тенью, с мазком и штрихом кистью, композицией и формой предмета?” Многие молодые авторы, пройдя через академизм, реализм, импрессионизм, символизм, пресытившись уже обыденными и изученными приемами, наполняли себя новыми желаниями и отправлялись на поиски нового.
Одним из первых катализаторов к появлению фовизма стало знакомство Андре Дерена и Мориса Вламинка. Молодые люди обсуждали недавнюю смерть голландца Ван Гога, который в то время ещё считался у публики «грубым маргиналом». Сейчас никто не обратит внимание на данность этой беседы, но считается что именно это знакомство стало одним из первых факторов, породивших камень из стены авангарда.
Андре Дерен уже ощущал всю необходимость перемен и в одном из писем своему другу Вламинку не стеснялся в словах:
Если бы Дерен взял в руки современный учебник по искусству, и открыл главу, описывавшую художественные течения XX века, он удостоверился бы в своих словах. Фовисты были одними из тех, кто разрушал традиционное искусство. Они вместе с кубистами, экспрессионистами, абстракционистами, сюрреалистами и прочими лихими авангардистами вывели творчество и поиск форм и внутренней эмоции на первое место. Шаг за шагом уничтожался миф о правильности искусства и роли художника в обществе.
Но сейчас не об этом, и попросим месье Дерена отложить книгу в сторону и вернуться в начало XX века.
Шел 1901 год, живопись начинает проявлять себя как нечто отдельное и независимое от объекта, изображенного художником. Живопись становилась самостоятельной, она больше не зависела от объекта, а линии, мазки и пятна выходили на передний план. Этими идеями заполнялись головы Андре Дерена, Вламинка и других ищущих себя художников. Уже что-то рождалась в уме и переносилось на холст. К тому моменту, ещё не ставший отцом фовизма Анри Матисс, прошедший путь подражания импрессионизму и пуантилизму, отдает предпочтение широким, чистым и экспрессивным мазкам и штрихам кисти.
Дебют молодых и ярких художников состоялся в 1905 году в Париже на одном из осенних Салонов. Помимо Дерена и Вламинка выставились группой в одном зале еще и Анри Матисс, Отон Фриез, Анри Манген, Жан Пюи, Луи Вольта и Жорж Руо. Вскоре, после закрытия салона, к этой группе присоединились Альбер Марке, Кес ван Донген, Рауль Дюфи, Шарль Комуэн и Жорж Брак.
Сказать, что публика ничего не произнесла – априори невозможно. Уже привыкшая к безумствам и сумасшествиям художников, французская богема была в очередной раз обмакнута в краску. Пережив все прошлые художественные и культурные революции, в этот раз новым блюдом стало что-то ужасное.
Удивительно, что в этом зале, среди «бунтарских и хулиганских» работ, находилась одна единственная неоклассическая скульптура. Один из критиков Луи Воксель назвал её «Донателло среди диких зверей». На следующий день вышла рецензия Вокселя, который впервые использовал слово “фовизм”, в дальнейшем закрепившийся как название этого направления.
Осенний салон произвёл настоящую сенсацию: ранее никому неизвестный фовизм вдруг обнаружил признаки вполне сложившегося со временем течения. До этого мастеров не объединяли ни теоретические платформы, ни совместная выставочная деятельность. Не было и группы как таковой. Однако общее стремление к новому живописному языку — эмоциональному, яркому — на некоторое время сделало их очень похожими. У них было много общих корней — увлечение живописью Гогена и Ван Гога, творчеством дивизионистов и их теорией чистого цвета, восточным и примитивным искусством.
Фовисты не считались ни с какими установленными в европейской живописи законами: перспективы, светотени, постепенного сгущения или смягчения цвета, первенства рисунка в структуре картины. «Исходный пункт фовизма, — писал Анри Матисс, — решительное возвращение к красивым синим, красивым красным, красивым жёлтым — первичным элементам, которые будоражат наши чувства до самых глубин».
Фовисты не имели четко отраженной теории или манифеста, в отличии от появившихся в ту же пору экспрессионистов из Германии. Среди истоков нового стиля нужно назвать, в частности, Делакруа – от него фовисты позаимствовали экстатичность живописи, любовь к контрастным цветам и «бурлящим» краскам. Помимо этого, фовисты имели двоякое отношение к одному из первых «революционеров» искусства: импрессионизму.
С одной стороны, они почитали импрессионистов как первооткрывателей красоты момента и чистоты банальности. С другой, отрицали их живописный метод, а в частности технику, вместо пятен использовали линию и наносили краску не мелкими разноцветными мазками, а широкими и большими пятнами одного цвета.
Нельзя не упомянуть Ван Гога, творчество которого подарило высокую температуру живописи, свободный и независимый мазок, а также непринужденное обращение с пространством и деление предметов в цветовые пятна.
Предметы у фовистов были деформированные, силуэты обобщенными. Делалось это исходя из того, что главные ценности – плоскость картины и жизнь живописи на ней, а не соответствие действительности. По этой же причине фовистов не интересовали такие вещи, как воздушная и линейная перспектива. В идеале фовистская картина – это яркая жизнерадостная арабеска, к которой в более позднее время и пришел Матисс: «Я хочу, чтобы усталый, измученный, изнуренный зритель мог вкусить перед моей картиной мир и отдохновение».
Одновременно чувственно вульгарные и прохладно проницательные фовисты совершили одну из главных революций в искусстве XX века.
Они подарили новую живопись, в которой не важен объект изображения, а важно сочетание всех элементов работы – цвет, линия, пятно. Картина больше не раб реальности. Веет авангардом? Ещё бы, эти художники, как и многие авангардисты, поначалу выдерживали волны и натиски критиков и общества, а затем, со временем, становились классикой живописи.
